— Хорошо, я готов тебя купить, да вот только не сбежишь ли ты от меня?
— Кто же будет виноват, если я сбегу? Ты или я?
— Ты.
— Нет, — сказал Эзоп, — ты.
— Я?
— Конечно ты! Будешь относиться ко мне хорошо, я останусь у тебя. А вздумаешь обращаться со мной плохо, не задержусь у тебя ни на день, ни на полчаса, ни на минутку.
— То, что ты говоришь, звучит разумно. Вот только внешность у тебя безобразная.
— Разве это так важно, какое у меня тело. Поинтересуйся лучше, что у меня за ум и душа.
— А что такое, собственно, тело? — спросил Ксанф.
— Это сосуд, что несет сам себя в харчевню и наливается вином. И бывает так, что сосуд безобразен, а вино — превосходное.
Ксанф обратился к Офелиону:
— Сколько ты просишь за него?
А работорговец и говорит:
— Ты что, хочешь надругаться над моим товаром?
— Как тебе могло прийти такое в голову?
— Ты отверг отменных рабов и хочешь приобрести этого выродка? Купи одного из двух красавцев, а этого получишь в придачу.
Но Ксанф снова спросил:
— Сколько ты, однако, просишь за него?
Офелион ответил:
— Шестьдесят денариев, сверх того еще пятнадцать, что пошли на его прокорм.
Тем временем сборщики податей прослышали, что продают рабов, и поспешили к месту торгов, настойчиво спрашивая, кто — продавец, а кто — покупатель. Офелион молчал, словно воды в рот набрал, а Ксанф стеснялся сказать, что купил раба всего за каких-то семьдесят пять денариев. Тогда Эзоп воскликнул:
— Я был продан и был куплен! Но раз никто в этом не признается, тогда, выходит, я — свободный человек.
Ксанф тут же сказал:
— Я купил этого раба за семьдесят пять денариев.
Сборщиков податей рассмешила такая цена, и они освободили Ксанфа от уплаты налога.
И Эзоп вместе с философом Ксанфом и его учениками покинули рынок.
Солнце стояло в зените, жара была изнуряющая, а путь до дома Ксанфа долог. Вдруг Ксанф приподнял подол своего платья и стал мочиться прямо на ходу. Эзоп схватил его за рукав и говорит:
— Продай меня снова, а не то убегу.
— Эзоп, что на тебя нашло?
— Продай меня. Я не смогу тебе служить.
— Кто-нибудь очернил меня в твоих глазах? Назвал, поди, живодером? Не обращай внимания на клевету. Ее для того и выдумывают, чтобы досадить человеку. Людям доставляет иногда радость возводить на меня напраслину.
— Никто на тебя не клеветал. Ты сам себя подвел своим поведением. Ты — хозяин, свободный человек, никто тебе не указ, мог бы потерпеть и до дому. А ты что сделал? Помочился на ходу, словно тебя кто гонит! Как же тогда мне быть, если я вдруг получу от тебя срочное поручение? Может, прикажешь мочиться на бегу?
Ксанф спросил его:
— И ты из-за этого так раскипятился?
— А ты как думал!
— Солнце нещадно палит. Если я остановлюсь помочиться, раскаленная земля прожжет мне подошвы до дыр, моча ударит едким запахом в нос, а солнечные лучи напекут мне голову.
— Это убедило меня, — сказал Эзоп, — можешь продолжать свой путь.
— Скажи пожалуйста, а я и не подозревал, что вместо раба приобрел себе хозяина, — ухмыльнулся Ксанф.
Когда они наконец добрались до дому, Ксанф сказал:
— Моя жена помешана на чистоте. Подожди у ворот, пока я не поговорю с ней. А не то, увидев тебя, она потребует назад свое приданое и уйдет из дома.
— Ну, если тобой командует жена... — произнес Эзоп.
Ксанф вошел в дом и сказал, обращаясь к своей жене:
— Больше тебе не придется пенять на то, что меня обслуживают твои служанки. Я купил себе раба.
— Отдыхая в полуденную жару, я видела сон, как ты покупаешь очень красивого раба. Благодарю тебя, Афродита, мой сон исполнился.
— Обожди, жена, тебе предстоит увидеть красоту такого рода, какой тебе еще никогда не доводилось видеть!
Служанки тотчас же принялись обсуждать между собой эту новость. Одна из них сказала:
— Вот и нашелся муж для меня.
— Нет, для меня, — сказала другая.
А третья объявила:
— Он достанется той, что краше всех.
Тогда вторая спросила:
— Уж не думаешь ли ты, что ты красивее меня?
— А то нет! — сказала третья.
Тут жена Ксанфа спросила:
— И где он?
— У ворот, — ответил Ксанф. — Воспитанный человек не переступит порога чужого дома, пока его не попросят об этом. Он стоит и ждет, когда его позовут.
— Ну так зовите его сюда, — распорядилась жена Ксанфа.
А самая сообразительная из служанок подумала про себя: “Пойду-ка я приберу его к рукам”.
Вышла она и крикнула:
— Где тут новенький?
Эзоп сказал:
— Здесь!
— Это ты новенький?! А где ж твой хвост?
Эзоп понял, что он для нее все равно что собака, и ответил ей:
— Не поверишь, но он у меня — спереди.
— Хм! Стой и жди!
Служанка вернулась в дом и объявила двум другим рабыням:
— Чем так долго ссориться из-за новенького, ступайте лучше взгляните на этого красавца.
Одна из них тут же выбежала и спрашивает:
— Где тут новенький, мой суженый?
— Вот он я! — говорит Эзоп.
— Ты?! Да ты же страшилище! — закричала в испуге рабыня. — Живо отправляйся в дом! Но ко мне и близко не подходи!
Эзоп вошел в дом. Жена Ксанфа как увидела темное и безобразное лицо Эзопа, так тут же рассвирепела и накинулась на мужа:
— Тонко задумано! Ничего не скажешь! Решил сменить меня на другую и потому привел в дом эту рвань и страшилище! Рассчитываешь на то, что я сразу вернусь к своим родителям! Ты ведь знаешь, что чистота для меня превыше всего. Я не потерплю, чтобы кто-то грязный и в рубище ходил по дому. Верни мне мое приданое, я ухожу!
Тут Ксанф и говорит Эзопу:
— Ну что же ты? Читал мне по дороге нотацию из-за пустяка, а теперь стоишь и молчишь?
— Да пусть катится ко всем чертям! — сказал Эзоп.
— Замолчи! — прикрикнул Ксанф. — Я люблю ее.
— В самом деле?
— Да!
— И хочешь, чтобы она осталась?
— Ну конечно, дурак ты этакий!
Эзоп даже топнул в сердцах ногой.
— Значит, ты хочешь, чтобы я высказал то, что думаю? Пожалуйста! Раз философ Ксанф живет под каблуком у жены, тогда я ткну в него в присутствии учеников пальцем и скажу: “Взгляните на него. Так выглядит тот, кого жена скоро выметет на свалку”.
— Недурно, Эзоп, — оценил Ксанф.
— А ты, женщина, — продолжил Эзоп, обращаясь к своей новой хозяйке, — ты хочешь, чтобы твой муж порадовал тебя молодым рабом-красавцем?
— А почему бы и нет?
— И чтобы этот красавчик ходил за тобой по пятам, и в баню тоже, снимал там с тебя одежды, подсаживался к тебе поближе после купания, не сводил бы с тебя глаз, словно ты бесценный сверкающий изумруд. А ты улыбалась бы ему, потом повела бы его к себе в спальню, приказала растирать себе ножки, а потом стала бы целовать его и вытворять с ним такое, что было бы тебе в радость, но опозорило бы философа Ксанфа. Ах, Еврипид, бессмертны твои уста, произнесшие золотые слова:
Ужасно в гневе море пенное,
Ужасен рев потоков с гор и буйство пламени,
Ужасна нищета, насилья власть ужасна,
Но нет ужасней зла, чем злая жена.
А ты, женщина, — жена философа, и тебе положено быть умной, ты же хочешь, чтобы тебе прислуживали писаные красавцы, и навлекаешь хулу на своего мужа, хочешь ославить его. У тебя на уме, как я погляжу, только одно — совокупление, и ничем другим твоя голова не занята, лишь бы заполучить в постель нового мужчину, ах ты блудница!
Жена Ксанфа возмутилась:
— Как ты смеешь так оскорблять меня!
Но Ксанф сказал своей жене:
— Не так уж он и не прав. И поостерегись еще, чтобы он не увидал, как ты справляешь малую нужду, а не то он развернется в полную силу, вот уж достанется тебе тогда на орехи!
— Клянусь музами, — сказала жена Ксанфа, — этот человек опасен. Я хочу заключить с ним мир!
И тут Ксанф объявил Эзопу:
— Хозяйка примирилась с тобой.
— Это уже кое-что, — сказал Эзоп, — если мне удалось укротить женщину бранью.
А Ксанф, бросив взгляд на жену, строго сказал:
— Однако покончим с этим, хорошего понемножку.
Жена Ксанфа обратилась к Эзопу:
— Теперь я вижу, что ты очень умен. Но меня сон попутал — я видела такого красавца раба! А ты, напротив, такой безобразный!
— Что за чепуху ты несешь! — возразил ей Эзоп. — Не все сны вещие. Не зря же Зевс наградил Аполлона даром провидения. Но тот, окруженный всеобщим восхищением, возомнил о себе, что может теперь поглядывать на всех свысока. Большой был задавала и враль. Вознес себя даже выше Зевса. Да только Зевс вовсе не хотел того, чтобы Аполлон стал таким могущественным. И сделал тогда так, что некоторые сны людей стали сбываться. Аполлон почувствовал, что его предсказания больше никому не нужны. И стал умолять Зевса простить его. Зевс помирился с Аполлоном и снова возвратил людям сны, которые лишь сбивают их с толку. Отныне смертные, только обратясь к толкователям, смогут разобраться, что правда, а что нет. Твой сон, возможно, предвещал тебе что-то такое, что должно было случиться реально. Но сам образ, который ты увидела, оказался ложным.
Ксанф признал правоту слов Эзопа и похвалил его за остроту ума и находчивость. После этого он сказал ему:
— Эзоп, бери сумку, мы пойдем покупать овощи.
Взял Эзоп большую полотняную сумку и пошел за Ксанфом к крестьянину, возделывавшему сад и огород.
— Дай мне овощей, — сказал Ксанф земледельцу.
Тот срезал ему спаржи, кочан капусты, немного мангольда и разных пряных трав. Все это он передал Эзопу. Ксанф велел ему заплатить, но крестьянин вдруг и говорит:
— За что, учитель?
— За овощи!
— А мой сад? Мой огород? И все то, что я вырастил? Ты даже взглядом их не удостоил! Или весь мой труд не стоит даже твоего единого слова?
— Возьми деньги или забери назад овощи, но сначала скажи мне, какая земледельцу польза от меня или моих слов? Я же не мастеровой и не могу изготовить тебе ни мотыги, ни садового ножа. Я — философ.
— Ты очень мог бы помочь мне. Я не сплю ночами, меня мучит вопрос, почему растения, которые я сажаю в землю, окучиваю и поливаю, растут медленнее, чем сорняки?
Ксанф не смог найти сразу ответ на этот философский вопрос и потому прибегнул к отговорке:
— Провидение богов.
На что Эзоп громко расхохотался.
Ксанф спросил:
— Ты смеешься надо мной или просто так?
— Я смеюсь не над тобой.
— Тогда над кем же?
— Над твоим учителем.
— Будь ты проклят, бездельник! Ты хочешь осмеять всю мудрость греков? Я учился в Афинах у лучших философов, занимался грамматикой и риторикой! Ты что же, воображаешь себе, что можешь запросто вломиться к музам на Геликон?
— Если тебе и в самом деле нечего больше сказать, тогда и тебя, Ксанф, следует высмеять.
— А разве есть другой ответ? И ты можешь дать его земледельцу? Ведь то, что порешили боги, — вне компетенции философов.
— Ну ладно! Будь по-твоему, Ксанф, я готов ответить вместо тебя.
Ксанф повернулся к крестьянину и говорит:
— Послушай, любезный. Я имею обыкновение высказывать свое суждение в аудиториях. И мне не подобает философствовать на огороде. Вот этот раб, что сопровождает меня, очень мудрый человек. Спроси у него, он тебе ответит.
— Как? — удивился крестьянин. — Это огородное пугало разбирается в высших материях?
Эзоп опять засмеялся, а потом сказал крестьянину:
— Несчастный ты человек.
— Это я-то несчастный?
— Разве не ты земледелец? И не ты разводишь сад-огород?
— Да, это так.
— Чего же ты тогда сердишься, что я назвал тебя несчастным? Вот послушай, что я тебе скажу! Предположим, женщина выходит второй раз замуж. И у нее, и у мужчины есть дети от первого брака. Своим детям она — мать, а для детей второго мужа она — мачеха. Своих кровных детей она обихаживает с любовью, нежнее, чем пасынков. Они — чужие для нее. Так и земля. Она — родная мать для тех растений, которых родит сама, а для тех, которые ты в нее сажаешь, она — мачеха.
Крестьянин задумался и сказал потом:
— Ты очень помог мне. Я дарю тебе те овощи, что уже дал. И если тебе еще что будет нужно, заходи сюда как в свой собственный огород.
В один прекрасный день Ксанф объявил Эзопу:
— Ты должен делать все точно так, как я тебе приказал — не более и не менее того. Возьми сейчас кувшин для масел, льняные простыни и следуй за мной в баню.
Эзоп задумался: “Некоторые хозяева лишены всякого терпения, им вынь да положь все сразу, и этим они только вредят себе. Попробую проучить этого философа, будет знать, как отдавать небрежно приказания, не вдумываясь в слова”.
Эзоп взял пустой кувшин из-под масел, льняные простыни и пошел за своим хозяином в баню. Ксанф разделся, отдал одежду Эзопу и говорит:
— Подай мне кувшин.
Эзоп подчинился. Ксанф, намереваясь вылить содержимое, опрокинул его.
— Эзоп, а где масла?
— Дома.
— То есть как?
— Ты же сам сказал: “Возьми кувшин и льняные простыни”, но ни слова о маслах.
Ксанфу пришлось проглотить пилюлю.
В бане Ксанф встретил своих друзей с их слугами. И говорит Эзопу:
— Передай им мою одежду, а сам отправляйся домой. Моя жена на что-то рассердилась и растоптала ногами все овощи. Свари нам чечевицы. Положи парочку зерен в горшок, налей туда воды, поставь на очаг и разведи огонь. Если огонь потухнет, раздуй его снова.
— Будет сделано, — сказал Эзоп.
Пришел он домой, бросил два зернышка чечевицы в горшок и сварил их.
А Ксанф говорит своим друзьям в бане:
— Не хотите ли разделить со мной после бани мою скромную трапезу? Сегодня у нас, правда, только одна чечевица, но ведь друзей ценят за гостеприимство, а не за обилие яств на столе.
Друзья с радостью приняли приглашение.
Привел Ксанф друзей в дом и говорит Эзопу:
— Подай нам попить воды после бани.
Эзоп взболтал воду в лохани и подает ее Ксанфу в кувшине.
Ксанф спрашивает:
— Что это такое?
— Вода после бани.
Тут Ксанф рассвирепел и как закричит на Эзопа:
— Принеси мне лохань!
Эзоп поставил перед ним пустую лохань.
Ксанф негодующе спрашивает:
— Что это такое опять?
Эзоп спокойно ответил:
— Ты же сказал: “Принеси мне лохань”. Нет чтобы: “Налей туда воды для омовения ног”.
Ксанф, повернувшись к своим друзьям, говорит:
— Я купил себе не раба, а школьного педанта-наставника. Но прошу вас, пойдемте к столу.
И тут же спросил Эзопа:
— Чечевица сварилась?
— Да, Ксанф.
— Дай проверю.
Эзоп взял черпак, выловил обе чечевицы и подал их Ксанфу.
— Хорошо, — говорит Ксанф, — чечевица мягкая. Подавай на стол.
Эзоп разлил по тарелкам пустой кипяток.
Ксанф спрашивает:
— А чечевица где?
— Ты ее съел, Ксанф.
— Что?! Ты сварил всего две штуки?
— Да. Ты же сам мне сказал: “Свари нам парочку зерен”, а пара — это и есть две штуки.
— Но я-то не могу так дурачить своих гостей! Ступай и приготовь четыре свиные ноги, те, что ты купил.
Эзоп поставил на огонь котел и бросил в него вариться четыре свиные ноги. А Ксанф принялся выискивать повод, чтобы наказать Эзопа. Вот он и говорит ему:
— Ступай в кладовку, принеси уксус и подлей немного в котел.
Эзоп ушел, а Ксанф быстренько вытащил из котла одну ногу и спрятал ее. Когда Эзоп заметил, что в котле всего три ноги, он пошел в хлев, связал свинью, которую откармливали ко дню рождения хозяйки, замотал ей рыло тряпкой и отрубил одну ногу. И бросил в котел к трем другим. Ксанф тем временем одумался и подбросил ногу, которую вытащил из котла, назад. Ни тот, ни другой не заметили, что в котле варилось теперь пять свиных ног.
Вскоре Ксанф спросил:
— Эзоп, сварились ли свиные ноги?
— Да.
— Неси их сюда.
Эзоп поставил на стол глубокое блюдо и опрокинул в него содержимое котла. И оцепенел от удивления.
А Ксанф испугался:
— Эзоп, сколько ног у свиньи?
— Смотря у какой, во всем есть свой порядок. У этой вот — пять, а у той, что стоит в хлеву, — всего лишь три.
Ксанф обвел глазами своих друзей и сказал:
— Этот раб сведет меня с ума.
Через несколько дней Ксанф взял его с собой на занятия, чтобы все ученики могли познакомиться с Эзопом. А вскоре после этого один из учеников устроил званый обед и пригласил к себе Ксанфа и сотоварищей.
Ксанф говорит Эзопу:
— Ты пойдешь со мной. Возьми корзину, блюдо и салфетку. А кроме того, факел, мои сандалии и все то, что может мне еще понадобиться.
Эзоп сделал все так, как повелел ему хозяин, и пошел за ним. Ксанф как следует подналег на угощение. И от всего, что пробовал, передавал понемножку Эзопу, а тот складывал это в корзину.
— Эзоп, теперь у тебя от всего есть по кусочку?
— Да.
— Отнеси это той, кого я люблю и кто отвечает мне такой же преданной любовью.
Эзоп подумал про себя: “Вот счастливая возможность отплатить хозяйке сполна за то, что насмехалась надо мной в первый день, за то, что растоптала овощи, и за то, что она все время пытается помешать мне оставаться верным слугой хозяину. Вот уж я покажу ей, что женщина не в силах навредить слуге, преданному хозяину всей душой”.
Эзоп вошел в дом, поставил корзину перед собой, позвал жену Ксанфа, показал на яства и сказал:
— Проверь, не съел ли я чего тайком по дороге.
— Нет, Эзоп, все на месте, ничего не тронуто. Это хозяин мне прислал?
— Нет!
— А кому же?
— Той, кого любит он и кто любит его верой и правдой.
— И кто же это?
— Обожди, сейчас увидишь.
Эзоп стал звать собаку по кличке Волчара.
Собака прибежала, и Эзоп покормил ее.
Когда собака съела все до последнего кусочка, Эзоп вернулся туда, где пировал Ксанф.
— Ну? — спросил Ксанф Эзопа. — Ты ей все отдал?
— Да.
— И она съела?
— Да. Все подчистую.
— Все-все?
— Она была очень голодная.
— С удовольствием поела?
— Еще с каким.
— А что сказала?
— Сказать она ничего не сказала, но всем своим видом выражала благодарность.
— Ну, значит, теперь она вновь благоволит ко мне.
А жена Ксанфа тем временем объявила своим служанкам:
— Я больше не могу жить со своим мужем. Он предпочел мне сучку. Я забираю свое приданое и ухожу.
Опечаленная и удрученная, удалилась она к себе в спальню.
А пиршество текло своим чередом. Ученые мужи спорили, обсуждая разнообразные вопросы. Один из учеников спросил:
— Что и когда может привести к большому волнению среди людей?
Эзоп, которому полагалось стоять позади Ксанфа, ответил:
— Когда мертвые воскреснут и потребуют назад то, что принадлежало им раньше.
Среди учеников поднялся невнятный ропот и послышался смех.
Другой ученик сказал:
— Это тот раб, которого Ксанф недавно купил.
А третий заметил:
— Меня он обругал морским козлом.
Тут четвертый ученик изрек:
— Но у него есть свое мнение, и он набирается ума от учителя.
— Как и вы, — сказал Эзоп.
Ученики стали наседать на Ксанфа:
— Разреши ему сесть с нами на равных!
Ксанф позволил.
Тут пятый ученик спрашивает:
— Отчего овца молчит, когда ее ведут под нож, тогда как свинья истошно визжит от страха?
Ни у кого не нашлось вразумительного ответа. И тогда Эзоп сказал:
— Овцу доят и стригут. Она не боится человека, да и ножа потому не очень пугается.
— Мудро! — воскликнули ученики.
Пирушка закончилась, и Ксанф отправился домой. Там он сразу прошествовал в спальню своей жены. Он принялся целовать ее и ласкать, а она отвернулась от него к стенке и сказала:
— Не смей прикасаться ко мне!
Ксанфа обуял ужас:
— Черт побери, что все это значит?
— Иди к своей сучке и милуйся с ней! Она была очень довольна твоими подношениями.
— Я так и предчувствовал, что Эзоп опять все испортит.
Позвал он Эзопа и спрашивает:
— Что ты тут снова натворил?
— Ты же мне сам сказал: “Отнеси той, кого я люблю и кто отвечает мне такой же преданной любовью”.
Жена Ксанфа говорит:
— Но мне он ни кусочка не дал.
Эзоп повернулся к Ксанфу:
— А кто отвечает тебе такой же преданной любовью?
— Да, кто? — спрашивает Ксанф.
Тут Эзоп кликнул сучку Волчару и говорит:
— Она! А твоя жена тебя вовсе не любит. И вот доказательство: из-за всякого пустяка она требует назад свое приданое и хочет уйти. А Волчара, если ты даже и прибьешь ее, все равно никогда не уйдет от тебя. Тебе следовало сказать мне: “Отнеси все моей жене”, а “не той, кого я люблю и кто отвечает мне такой же преданной любовью”.
— Видишь, — сказал Ксанф своей жене, — моей вины в том нет. И я прикажу наказать Эзопа, чтобы ты испытала моральное удовлетворение.
На другой день Ксанф позвал к себе учеников, а Эзопу заранее сказал:
— Я пригласил своих друзей на обед. Пойди и купи все самое что ни на есть лучшее.
И тут Эзоп подумал: “Вот он случай, уж я покажу ему, как глупо отдавать такие приказы”.
Накупил он свиных языков и сварил их.
Когда гости собрались, Ксанф крикнул:
— Эзоп, вноси угощение!
Эзоп подал каждому гостю по вареному свиному языку и подлил немного бульона.
Один из учеников и говорит:
— Ксанф, в твоем обеде явно сокрыт философский смысл — раз уж как первое блюдо нам подают язык!
Когда вареные языки были съедены и осушена первая чаша, Ксанф снова крикнул:
— Эзоп, неси нам еще!
Теперь Эзоп подал жареные языки — сильно перченные и густо посоленные.
Тут уж другой ученик воскликнул:
— Отлично, Ксанф! Соль с перцем требуют от нас острой, отточенной речи.
Они снова выпили, и языки их развязались.
Наконец Ксанф крикнул:
— Эзоп, подавай еще!
Эзоп опять принес каждому по языку — жареному и обильно приправленному душистыми пряностями.
Третий ученик сказал:
— У меня уже язык болит от этих языков!
А четвертый ученик спросил Ксанфа:
— Нет ли у тебя чего-нибудь другого?
Ксанф приказывает Эзопу:
— Подай на стол устрицы!
А Эзоп внес вместо этого остатки бульона, в котором варились языки.
— Разве у нас нет ничего другого?
— Нет, Ксанф. Больше ничего.
— Проклятие! Разве я не сказал тебе: “Купи все самое что ни на есть лучшее”?
— А что есть лучше языка? Без языка ни тпру ни ну. Даже поесть и то не купишь без языка. И вся ученость держится на языке. И законы тоже существуют благодаря языку. Язык — основа нашей жизни. Так что лучше языка ничего не сыщешь.