|
Цитата:
Политики и эксперты почти в унисон обещают, что «второй волны» кризиса уже не будет. Такие разговоры лишены смысла. Нынешний кризис — это не временное отступление, не откат и не пауза. Он развивается по другой логике, обещая, что следующий год будет не менее тяжелым, чем нынешний. Мы уже не увидим мир таким, каким он был прежде. Появляются новые нормы в политике, новые культурные и потребительские привычки, меняются основания экономической системы, слабые стано*вятся сильными, а некогда признанные лидеры вынуждены отступить. Как мы изменимся в 2010 году? Какие надежды и разочарования нас ожидают?
Пронесло?
Чуть более года назад, 1 октября 2008 года, конгресс Соединенных Штатов принял аварийный антикризисный «план Полсона», названный так по имени секретаря казначейства США Генри Полсона.
«Если бы они не приняли этот план спасения, то к двум часам пополудни $5,5 триллиона исчезли бы из системы денежного рынка Соединенных Штатов. Развалилась бы вся экономика США, а затем в течение 24 часов и вся мировая экономика. Наступил бы конец нашей политической и экономической системы» — это не мнение экзальтированного блогера или миссионера какой-то апокалиптической секты, а размышления о пережитом председателя подкомитета конгресса США по рынкам капитала Пола Канджорски. Вот настолько высокой была ставка в те осенние дни.
Тем не менее план спасения был принят далеко не сразу. Он был непопулярен: судя по опросам службы Гэллапа, его одобряли лишь 23% американцев, а первый его трехстраничный вариант был 24 сентября отвергнут конгрессом. Главное возражение: налогоплательщики не должны платить за ошибки алчных банкиров. Ведь основную часть помощи предполагалось направить на спасение финансовой системы страны.
Год назад речь шла об очень вероятной экономической катастрофе, которая могла потянуть за собой глобальный политический и военный кризис. Вопрос, быть или не быть этой мировой драме, решали несколько сотен голосов американских политиков.
В прошлом столетии само существование образа жизни и политической системы американцев четырежды оказывалось под вопросом: во время двух мировых войн, Великой депрессии и, пожалуй, в ходе Карибского кризиса.
О чем идет речь, когда сегодня говорят о пресловутой «второй волне» кризиса? О том ли, что лопнет еще один «пузырь» вроде американской ипотеки? Или о том, что какой-то чужой парламент снова будет принимать решение, которое напрямую затронет и нашу безопасность, и наше благосостояние?
Эвфемизмы «рецессия», «спад» или «падение ВВП» не способны передать трагический смысл выбора, который сегодня делают народы и лидеры разных стран. У этой современной истории, как у любой человеческой истории, есть свои жертвы, свои злодеи и свои герои. И нам стоило бы знать, кто есть кто, хотя бы для того, чтобы полагаться не только на мудрость и помощь своего правительства, чтобы понять, на что нам рассчитывать, что мы можем и чего не можем определять в собственной судьбе.
Мир уже не будет прежним. И, возможно, это к лучшему.
«Жертвы»
Самое трудное — это дать исчерпывающий и точный список «жертв» нынешнего кризиса. Круг их настолько широк, что можно сказать: от кри*зиса пострадали все страны и социальные слои, хотя и в разной степени.
Cамым «важным» проигравшим с точки зрения мировой системы хозяйства являются Соединенные Штаты. Как пишет Фред Бергстен в свежем номере Foreign Affaires — журнала Совета по международным делам, главного органа, обсуждающего внешнеполитическую стратегию США, — «положение страны в международной экономике в ближайшее время ухудшится чудовищным образом». Глобальная система финансов все меньше будет основываться на долларе из-за гигантского государственного дефицита и нарушенного бюджетного баланса. И к этой новой ситуации придется быстро приспосабливаться.
Правда, сейчас доллар проявляет стойкость, которая в начале ипотечного кризиса казалась невозможной. Американцам удается поддерживать стабильность его курса, увеличивая внешние заимствования за счет продажи гособлигаций. В американских долговых обязательствах продолжают хранить свои капиталы как страны-кредиторы, так и частные инвесторы, успевшие спасти свои деньги от лопнувших «пузырей». Новые заимствования позволяют Вашингтону накачивать ликвидностью финансовую систему. И пока Соединенные Штаты продолжают брать в долг, пока надувается новый «пузырь», ситуация на мировых рынках будет оставаться стабильной.
На прошлой неделе было заявлено, что США продлят действие антикризисной программы как минимум до октября 2010 года. А это значит, что большого прогресса в оздоровлении экономики достичь пока не удалось.
Согласно прогнозу Института международной экономики Петерсона, переломить нынешнюю тенденцию будет практически невозможно. Поэтому дефицит текущих операций в США к 2030 году возрастет с нынешних $5 трлн (6% ВВП) до $15 трлн (15% ВВП), а сегодняшний долг в $5 трлн раздуется к этой критической дате до $50 трлн. Таким образом, чтобы обслуживать федеральный долг, США должны будут ежегодно отдавать иностранцам 7% (т.е. $2,5 трлн) плодов своего производства. «Судьба страны, — пишет Бергстен, — уже находится в значительной мере в руках иностранных кредиторов, начиная с Китая и заканчивая Японией, Россией и рядом стран, экспортирующих нефть».
Кроме того, сегодняшняя сила доллара как мировой резервной валюты является также результатом того, что многие страны, в том числе и Россия, чтобы усилить свои экспортные преимущества, провели девальвацию своих национальных валют.
Долговой капкан, в котором оказалась Америка, стремительно сужает ее возможности как суверенного государства. Вашингтон уже испытал необычное для себя унижение, когда этим летом администрации Обамы пришлось представить делегации китайских финансистов форменный отчет по такому исключительно внутреннему вопросу, как реформа здравоохранения. Китайцев интересовало, рассказывала New York Times, не окажется ли реформа настолько дорогой, что окончательно подорвет платежеспособность США. И Вашингтон был вынужден отчитываться перед китайцами, как развивающиеся страны-должники отчитываются перед Международным валютным фондом.
Антикризисная программа предполагает политику дешевых денег, то есть низких процентных ставок. А это приводит к увеличению объемов спекулятивных операций, подстрекает разыгрывать доллар против других валют и таких в высшей мере спекулятивных активов, как сырье — металлы и нефть. Судорожные перемещения капиталов раскачивают стабильность валют и делают зависимыми от спекуляций цены на наш главный экспортный товар — углеводороды. «Пузырь», вздувшийся на рынке нефти, может лопнуть в любой момент: около 80% транзакций на этом рынке — сделки с фьючерсами, а не с реальными нефтепродуктами.
Все это вкупе с политикой дешевых денег, которую проводит сейчас большинство стран, желая изменить в свою пользу торговый баланс, приводит к другому опасному следствию. Как сказал нам французский экономист Жак Сапир, по сути, «теперь кризис переместился уже из финансовой области в валютную». Частные банки распределяют в виде кредитов те финансовые ресурсы, которые они получили от своих правительств под 3–5% годовых. Это нетрудно. Но встает вопрос: как долго правительства смогут поддерживать такой режим и как долго продержатся на плаву национальные валюты, особенно такие ключевые для мировой экономики, как доллар или евро?
Итак, в 2010–2011 годах неизбежно будет развиваться валютный кризис. Завершится ли он катастрофой, Жак Сапир прогнозировать отказался. Но он сомневается, что евро сможет противостоять валютному кризису, когда люди откажутся покупать доллары. Возможности европейской валюты очень ограничены, «главным образом тем, что общеевропейского бюджета не существует, а потому перераспределение доходов и помощь некоторым странам будут невозможны, ведь может так случиться, что обе валюты одновременно окажутся в состоянии кризиса», — рассуждает Сапир.
Среди «жертв» кризиса оказалась и Россия. По потерям ВВП и промышленного производства нашей стране принадлежит первенство в G-20, а в СНГ ниже нас пала только Украина. Правда, примерно со второго квартала будущего года эксперты ожидают появления признаков умеренного роста. Однако на рост в 5% ВВП можно надеяться только к 2015 году.
Кризис, считает один из ведущих отечественных экономистов Яков Паппе, «показал большей части нашей элиты и значительной части общества реальное место России в мире. В общем, было у нас неадекватное представление о нашей экономике, о степени ее развитости и зависимости от мира. Мы — маленькая открытая экономика, которая сильно зависит от сырья, от денег, приходящих с западного рынка. Как только цены на сырье падают и перекрывают поток дешевых денег, мы в кризисе, а как только он восстанавливается — начинаем из него выходить. Так происходит сейчас, и так все и останется в обозримом будущем».
А вот Жак Сапир убежден, что останется ли Россия в числе «жертв» или нет, зависит от того, в каком направлении будет двигаться наше правительство: «Главное — решить вопрос с рублем: будет ли он и дальше игрушкой в руках валютных спекулянтов или же стабилизируется. С той валютной системой, которая сейчас существует в России, защитить рубль от спекуляций абсолютно невозможно. Приток капитала укрепляет его до 25 за доллар, а отток ослабляет до 35. В такой ситуации невозможно предлагать какую-либо стратегию экономического развития».
Выходит, чем скорее наш Центральный банк покончит с плавающим курсом рубля и мечтой о сильной национальной валюте и о международном финансовом центре в Москве, тем больше у нас будет шансов прекратить ставить печальные рекорды.
«Злодеи»
Коммерческая природа американской прессы требует от нее уважения ко вкусам аудитории. Угадывая желание среднестатистического читателя увидеть главных виновников своих неприятностей, журнал Time в одном из летних номеров опубликовал их список. Таким образом системная проблема была сведена к проблемным личностям.
Список «злодеев» возглавил Алан Гринспен, бывший с мая 1987−го по январь 2006−го председателем совета управляющих Федеральной резервной системы США. Всех собак на него сегодня вешают очень многие. Среди них и недавний лауреат Нобелевской премии Пол Кругман. Который, кстати, в годы экономического бума сам называл классическую пирамиду, которую возвела на энергетическом рынке компания Enron, «образцом инновационного бизнеса».
Что ж, Гринспен действительно немало поспособствовал тому, чтобы мы оказались именно там, где сейчас находимся. Его политика строилась на общепринятой среди продвинутых экономистов аксиоме, сформулированной в доктрине Лоусона, бывшего премьер-министра и «слуги британского народа». Эта доктрина подразумевает невозможность вмешательства правительства в дела бизнеса. Правительство должно следить только за показателями своей собственной деятельности: за долгами, госбюджетом, инфляцией и денежной массой. А бизнес должен регулироваться только рыночными силами. И расплатится ли он по долгам — вне компетенции правительства. Если частная компания не сможет заплатить по счетам, пусть разоряется — рынок восстановит равновесие.
На похожих рассуждениях строилась и политика Гринспена: он видел растущие «пузыри», но считал для себя невозможным вмешиваться, а потому позволял им достичь критических размеров и лопнуть, что и произошло, например, на рынке новых технологий в 2000 году. А когда рецессия была позади, Гринспен вернулся к политике низких процентных ставок и создал предпосылки для возникновения нового «пузыря»: спекулятивный капитал плавно перетек в ипотеку.
Когда в августе прошлого года премьер Путин называл Россию «тихой гаванью», вряд ли это был пропагандистский ход. Он верил в доктрину Лоусона, а потому размеры корпоративных долгов его не волновали. Но когда российский частный бизнес оказался в кредитном клинче, когда появилась угроза банкротства системообразующих банков и предприятий, правительственные эксперты стали срочно подсчитывать объемы долгов, набранных частными компаниями. Назывались фантастические, пугающие цифры: $300 млрд, $400 млрд, $600 млрд… Но точно никто сказать не мог: финансовые учреждения ссылались на довольно приблизительные данные. Потому что ни одно правительство в мире не способно отследить все кредитные цепочки, уходящие в другие страны или офшоры. На то он и частный бизнес.
Но проблема еще и в том, что сам бизнес, исходя из своей ограниченной перспективы, не способен определить, а сколько, собственно, можно брать в долг. «Кризис показал, — говорил нам Яков Паппе, — что за последние 10–15 лет резко выросла значимость глобальных финансовых рынков, которые оказались вне зоны контроля со стороны государства и вне зоны контроля со стороны национального бизнеса. Появилась зона свободы “веселых хищников”, которые делали там крупные состояния».
Рубен Варданян, руководитель компании «Тройка Диалог», дал образное объяснение такой фатальной близорукости бизнеса: «Нельзя сидеть в бункере, когда кругом весна, цветут сады. Фирма, которая, зная о грядущем кризисе, будет себя как-то ограничивать, в результате потеряет больше, чем та, которая будет агрессивно расти в период подъема и сдуется в период кризиса».
Готовности к кризису, таким образом, как правило, ни у кого нет — ни у тех, кто в долг берет, ни у тех, кто в долг дает. Нет его и у ответственных государственных регуляторов. Но российское правительство умудрилось лишить себя последних инструментов контроля и регулирования бизнеса. Оно «само себя высекло». Владимир Попов, профессор Российской экономической школы, рассказывает: «Все ограничения на движения капитала через границу были сняты 1 июня 2006 года в соответствии с изменениями, внесенными в Федеральный закон “О валютном регулировании и валютном контроле”. После этого начался лавинообразный рост частной валютной задолженности, прерванный только кризисом 2008–2009 годов» (см. график на этой странице). Правда, общая внешняя задолженность, по данным Центробанка, пока не слишком велика — менее $500 млрд, или порядка трети ВВП, а критическим рубежом считается 60% ВВП, поясняет Попов. Профессор полагает, что кризис нам в чем-то даже помог: если бы не он, рост внешнего долга через два-три года вполне мог превысить критический порог и вызвать валютный кризис, подобный азиатскому кризису 1997 года.
Российское правительство извиняет только то, что оно действовало в логике общепринятых в экономической науке моделей, критики которых до недавнего времени считались маргиналами. Но наши финансовые власти совершили непростительную ошибку, когда на пике кризиса вдруг повысили ставки рефинансирования и до самого недавнего времени отстаивали политику укрепления рубля. Судя по тому, что говорил недавно на Всероссийском экономическом конгрессе министр финансов Алексей Кудрин, правительство уже осознало свою ошибку и отныне будет препятствовать укреплению рубля. От такой политики мы как потребители в ближайшее время, конечно, пострадаем, зато возрастают шансы более скорого восстановления промышленного производства, что в долгосрочной перспективе приведет к выигрышу.
Чаще всего к разряду самых больших «злодеев» относят многочисленную армию международных спекулянтов. Правда, и здесь не обходится без двойных стандартов: когда говорят о привлечении капиталов в страну, тех же самых людей именуют инвесторами. Кто они такие? Среди них, конечно, есть и прожженные спекулянты. Но есть и вполне рациональные финансисты, которые понимают, что сегодня слишком рискованно кредитовать реальный сектор и лучше всего отнести деньги на фондовый или сырьевой рынок, которые вот уже несколько месяцев вздуваются от притока государственной ликвидности. Есть среди «злодеев» и бизнесмены, которые, спасая свое добро, поспешили избавиться от производственных, коммерческих и прочих активов и уйти в наличные, которые они либо тут же вложили в надежные бумаги с фиксированной доходностью, например в американские облигации, либо перемещают их то на фондовые, то на сырьевые рынки.
Конечно, от такого рационального поведения страдает реальный сектор экономики. Но государственные регуляторы ни на саммитах «большой восьмерки», ни на саммитах «двадцатки» до сих пор ничего особо не сделали, чтобы ограничить возможности такого спекулятивного поведения, они все еще не решаются установить жесткие правила контроля за движением «горячих денег». Офшоры все еще здравствуют. Налоговые рычаги на рынке международных финансовых транзакций все еще не задействованы. Объемы валютных спекуляций не ограничены. Позиции развитых стран по этим вопросам пока не сходятся. Американцы воюют с офшорами в Швейцарии, Лихтенштейне и Люксембурге. Европейские правительства — Берлин, Париж, Лондон — выступают за универсальные, а не селективные заслоны.
А тем временем половина всей международной торговли осуществляется через офшоры. В этих заповедных для правительств зонах до сих пор остается около $11 трлн.
Однако сегодня главное не это. Несущей конструкцией мирового хозяйства является паразитический симбиоз Америки, ориентированной на сверхпотребление, и китайской мировой фабрики, оттянувшей на себя, скорее всего навсегда, рабочие места индустриальных рабочих Европы и США. Ни та ни другая стороны не готовы менять свою модель развития и образ жизни. Видимо, кризис еще не был доста*точно глубок, чтобы привести в действие реформаторский потенциал лидеров этих стран.
«Герои»
Целому ряду государств все же удается реализовать программы, ограждающие население от глобального финансового шока. Большинство из тех, кто имеет на то свободные или кредитные ресурсы, пошли по пути стимулирования внутреннего спроса. Например, программы «деньги в обмен на драндулеты» позволили сохранить рабочие места в автомобильной промышленности и спасти заводы от банкротств. Такие программы хорошо сработали в США, во многих европейских странах, в Китае и Японии. Однако, судя по всему, потребительский спрос уже близок к исчерпанию: в начале осени была завершена подобная программа в Германии, и на прошлой неделе пришло сообщение, что промышленное производство в стране упало.
Надо понимать, что стимулирование роста за счет государственных расходов — мера, рассчитанная на временный эффект. Сегодня около 75% роста в Китае осуществляется за счет государственных стимулов: их объемы в этом году превысили там $1 трлн., что позволит к концу года увеличить ВВП на 8–9%. Эта действительно очень большая цифра свидетельствует на самом деле только о том, что отдача от бюджетных вливаний крайне низка. Например, строятся новые заводы, а тем временем в третьем квартале китайский экспорт сокращается на 20%. Значит, эти новые заводы заведомо обречены на простои.
Трудно сказать, удастся ли Пекину справиться с этой проблемой: в кризис ни одна мера не может гарантировать успех. Но китайское руководство поступает последовательно и логично. Оно понимает, что ставка на спрос в промышленности — это тупик: на определенном этапе его придется поддерживать за счет увеличения покупательной способности частных потребителей. Так что китайский опыт может скоро стать универсальным, тем путем, по которому пойдут и другие страны. «В этом направлении начали двигаться Китай и Индия, и я предсказываю продолжение этого процесса, — говорит Жак Сапир. — В планах Китая на 2009–2010 годы большие внутренние инвестиции, и доля внутреннего рынка будет увеличиваться. То же и в Индии. В следующем году они вернутся к прежним темпам роста, но механизм будет другой — китайские товары для китайцев».
Модель и рецепты процветания и стабильности сегодня радикально меняются. Ключевую роль начинает играть вовсе не развитие экспортных отраслей. «Герои» кризиса делают ставку на самодостаточность как производителя, так и потребителя. Тем самым они пытаются оградить себя от превратностей мирового рынка. Стивен Роуч, глава азиатского отделения Morgan Stanley и давний критик симбиоза Chumerica, выразил свое восхищение стратегией, о которой рассказал на прошлой неделе глава китайского руководства Ху Цзиньтао: «Речь президента просто блестяща. Он обещал сосредоточить внимание на стимулировании частного потребления. Я думаю, Китай это сделает, и нахожусь под впечатлением прагматизма китайцев и их ответа на вызов».
От новой китайской стратегии, считает аналитик, может выиграть не только Азия, но и весь мир. Она обещает китайцам новые институты социальной защиты — пенсионное страхование, новую систему медицинского обслуживания и социальные гарантии при потере работы. На значительное увеличение доходов могут рассчитывать жители села. В городах будут осуществляться масштабные проекты развития потребительских и сервисных отраслей.
Другой важный элемент защиты от кризиса — введение элементов контроля за движением спекулятивного капитала. Пекин обложил иностранцев, желающих приобрести ценные бумаги на бирже, налогом. Власти резонно обеспокоены изрядным перегревом фондовых рынков: с начала года они выросли на 80%. Похожий налог на покупку ценных бумаг с фиксированным доходом ввела и Бразилия.
Китай стал эпицентром развития Азии и Океании. Благодаря ему кризис обошел стороной Австралию, поскольку она сильно выигрывает на экспорте сырья в Китай. Австралия стала первой страной, приступившей к повышению процентных ставок, поскольку также опасается притока «горячих» спекулятивных денег и дестабилизации национальной валюты.
У всех этих «героев» кризиса есть одно общее преимущество: понятная и прагматичная стратегия, не нуждающаяся в сложных толкованиях. К сожалению, наше руководство пока оперирует некими смутными объектами желаний вроде «модернизации» и «инноваций», смысл которых трудно улавливают не только специалисты, но и сами авторы этих идей. Ясно только, что нас в очередной раз зовут к чему-то светлому и хорошему. Однако в этих программах нет четкости, необходимой для коллективного и скоординированного национального действия.
|
|